Культура, Латвия, Люди дела, Образование и наука, Прямая речь, Технологии, Форум

«Все постоянно обсуждают, что мы, с одной стороны, гибнем в море информации. С другой стороны, все понимают, что это дает нам совершенно новые возможности… Для меня лично энергия, которую я трачу на развитие этих идей, — это попытка прежде всего не предсказать будущее, не изменить будущее, а просто создать аппарат, который позволит нам адекватно описать настоящее… Использование, например, программы Photoshop в 1990-е годы кардинально изменило всю эстетику — графический дизайн, рекламу, музыкальные клипы и т.д. По разным причинам, о которых я написал целую книжку, критический концептуальный язык, который существовал в ХХ веке для описания искусства, фильма, фотографии, не очень хорошо работает сейчас…» Так считает Лев Манович (1960), исследователь новых медиа и электронной культуры, уже давно предложивший использовать в гуманитарных науках те возможности, которые дает нам обобщение Big Data — огромного объема информации, позволяющего на основе ее анализа говорить о каких-то тенденциях, которые уже существуют, но, возможно, еще не бросаются нам в глаза.

Лев Манович на открытии выставки Data Drift в центре современного искусства kim?. Фото: Кристине Мадьяре

«DeviantArt, которая стала самой большой социальной сетью для художников-непрофессионалов, дала нам некую выборку — один миллион художественных работ от пары десятков тысяч человек, и мы стали ее изучать. Когда мы все посчитали и визуализировали, выяснилось, что у пользователей есть 1700 категорий, с помощью которых они описывают свои произведения. И мы стали исследовать эту систему категорий, чтобы понять, что такое искусство. Можно сидеть в кресле, думать, смотреть в потолок, а можно просто взять и изучить миллион произведений». Именно такого рода культурной аналитикой занимается в последнее время Лев Манович, профессор университета Калифорнии в Сан-Диего, чьи труды переведены на 30 языков, а книга «Язык новых медиа» стала настольным пособием для всех, кто интересуется, как именно электронная, цифровая культура говорит теперь с нами. Лев Манович эмигрировал в США из Советского Союза в 1981 году, до отъезда он интересовался семиотикой и современным искусством. Но, переехав в Америку, быстро понял, что становиться еще одним художником из тысяч, жаждущих внимания, понимания и успеха, нет смысла. Впрочем, на тот момент уже намечались области, где первенство еще не принадлежало никому… Все это привело к тому, что в 2007-м он создал небольшую лабораторию Software Studies Initiative, которая занималась исследованиями целых массивов изображений и видео. Лев — довольно частый гость в Риге. Он давно и успешно сотрудничает с существующим здесь с 2001 года Центром новых медиа RIXC. А в этом октябре вместе с бессменными лидерами RIXC Райтисом Шмитсом и Расой Шмите он стал куратором открывшейся в Риге выставки Data Drift, которую можно посмотреть в центре современного искусства kim? до 22 ноября.

Мы встречаемся с ним в рижском кафе Istaba, и, войдя в него, он делает 4–5 снимков на смартфон, параллельно расспрашивая, какие еще любопытные заведения есть по соседству. Кажется, он собирает информацию постоянно, но и охотно делится ею. Свидетельство тому — наш разговор.

- Вы — пионер так называемой «культурной аналитики», видимо, основывающейся на использовании другого инструментария, помогающего обеспечить и другой уровень осознания проблем…

Мне кажется, что любой человек, живущий сейчас или живший 100 000 лет назад, находится в схожей ситуации — перед нами появляется информация, и наш мозг ее обрабатывает. «Вот эта девушка мне нравится, вот молодой человек мне нравится, я могу выйти за него замуж, на этой никогда не женюсь». Ваш мозг постоянно обрабатывает миллионы впечатлений — вкусовых, зрительных, слуховых. И вы постоянно все сравниваете. Мозг — это супермощный компьютер, круче, чем Google, но вы не можете из мозга скачать цифры, графики. С другой стороны, каждый из нас видит только малюсенький процент реальности. Скажем, здесь, в Риге, есть сто хороших кафе и двадцать галерей. Вы за неделю, скажем, не сможете их все обежать или посетить 100 других городов.

Поэтому идея культурной аналитики для меня очень естественна — это в принципе то, что мы уже делаем в персональной жизни. Но дело в том, что примерно с 2005 года люди стали сбрасывать в сеть разнообразный content, и его можно суммировать. И хотя люди публикуют далеко не все, мне показалось, что это потрясающая уникальная возможность создать некий «телескоп-микроскоп»: с одной стороны, он как телескоп позволяет нам увидеть целые культурные планеты, а с другой стороны, вы можете сделать zoom in и посмотреть на каждое изображение, которое человек выставляет, скажем, в Instagram.

- Но это попытка и осознания того, что происходит. Потому что все вокруг происходит так быстро и всего так много, что это трудно осознать.

И да, и нет. Ведь современная consumer- и fashion-индустрия этим занимается очень плотно. Все строится на Big Data. На изучении продаж, популярности и так далее. Просто обычно этим занимаются те, кто стоит с той стороны прилавка, а не потребители. А я применяю эти вещи, чтобы соотнести гуманитарные исследования с тем, как в общем все в мире происходит. Чтобы гуманитарный мир не стал чем-то совсем таким эзотерическим, а тоже мог использовать современные методы анализа Big Data для того, чтобы изучать культуру.

Что меняется, какие тренды, что случилось с модернизмом или постсоветским пространством — мне интересно все. Ведь мы не знаем, что происходит сейчас по всему миру. Мы не знаем историю искусства, то, что мы в реальности знаем, — это только маленький процент. Кто в мире знает, что нарисовали латышские художники за последние 100 лет? Кто это видел за пределами Латвии? Поэтому перед тем как интерпретировать, надо просто увидеть, а для того, чтобы увидеть, нужны компьютеры, потому что надо обработать большие объемы информации. У нас нет настоящих «карт» ни современности, ни прошлого, потому что карты — это всегда какие-то кураторы, искусствоведы, brand people, которые все это формируют, выстраивают, но ведь это совсем не то, что происходило на самом деле.

- А что происходило?

Происходило? Вот мы с вами говорим. И еще тысячи люди делают то же самое сейчас. Объем коммуникации, впечатлений и объектов, которые их создают, в миллион раз больше того, что сохраняется в музеях, архивах и так далее.

- Понятно, но ведь цель аналитики — и есть, наверное, выделить наиболее существенное?

Предположим, давайте посмотрим на историю латвийского искусства за 100 лет — что люди рисовали, какие картины, скульптуры создавались, какие были стили… Не просто выдающиеся, не просто самые лучшие, а все. Культура как один большой язык. Например, вы биолог, вы изучаете эволюцию и перед вами миллионы разного рода созданий, вы же не будете говорить — я буду смотреть только на лягушку, потому что она самая гениальная. Вы будете смотреть на все. И вот такой демократичный подход мы можем применить и к истории, и к современности культуры.

Самое главное и самое сложное, как все это увидеть непредвзято. Мы часто смотрим на все через очки своих вопросов. Я говорю в последнее время на лекциях — не нужно никаких специальных «вопросов исследования». Стоит просто собрать все, что было, и попробовать с помощью компьютера это проанализировать.

- Но какие результаты здесь можно получить?

Вы смотрите не на маленький «семпл», а пытаетесь смотреть на все сразу. Импрессионисты нарисовали за свою жизнь 13 тысяч картин, никто, конечно, вместе их не никогда не видел. Мы делаем визуализацию, сортируем эти изображения, и у нас получается совсем другая картина импрессионизма. То, что люди собственно считают импрессионизмом, это примерно 10–15% того, что они сделали. Эти художники были гораздо более близки к стилям и вообще текстуре XIX века. То же самое и с Ван Гогом — его творчество обычно разделяется на отдельные периоды — он жил в Париже, он жил в Арле. И каждый период — это новый стиль. Но на самом деле человек не меняется за ночь, жизнь не поворачивается сразу на 90 градусов, все происходит более плавно. И так же происходит и с Ван Гогом, все меняется более плавно, и даже в последний год своей жизни он рисует довольно много традиционных картин. В результате у вас полностью меняется понятие о привычных культурных феноменах.

Или, если взять социальные сети, — для проекта Selfiecity мы собрали базу «селфи» из шести городов и потом использовали софт, который анализирует позицию лица, размер лица, улыбку, эмоцию, чтобы посмотреть, как люди представляют себя в Instagram’e и вообще в дигитальной фотографии и социальных медиа. И хорошо, про импрессионистов мы все-таки что-то знали. Но что сотни миллионов людей «постят» каждый день в Instagram’e, мы не знаем. Селфи? Но это только 5–6%. Поэтому первая задача исследования — увидеть, что там.

- А что там?

Откуда же я знаю? Это надо изучать. Для этого нужны компьютеры и программы. Поэтому я и стал профессором computer science, чтобы этим заниматься. Но во всем этом есть и некий идеологический момент, который я продвигаю. Культура не как самое лучшее или самое популярное, а как и все остальное тоже. Более демократичный подход к гуманитарным исследованиям прошлого и настоящего.

- Вы пытаетесь отследить и то, как социальные медиа меняют общество?

«Меняют общество» — это правильное выражение. Но оно немножко слишком большое для того, чтобы его могла изучать одна небольшая лаборатория. Есть множество людей, которые пытаются это отслеживать. Мы ориентированы скорее на визуальные медиа, визуальный язык. Вообще тут есть два типа проектов: в одних ты можешь изучать общество через социальные медиа, в других — сами эти социальные медиа как некий феномен. Instagram — это как бы и то, и другое, и инструмент, и часть общества. Мы сейчас с моей коллегой Алисе Тифентале, куратором из Латвии, которая сейчас получает PhD в моем университете, пишем статью об эстетике Instagram’а. Про это никто никогда не писал.

- Не так давно я участвовал в публичной дискуссии на одном литературном фестивале, где один из выступающих сокрушался о том, что в Финляндии в школе отменили уроки чистописания, дети больше не должны хорошо писать от руки. И все это связывалось с умением писать в широком смысле и печальной судьбой литературы. Но если посмотреть в тот же Фейсбук, там миллионы людей постоянно что-то пишут и пытаются более или менее успешно выразить свою мысль.

Я постоянно замечаю, что множество PhD-студентов вообще не могут ничего писать, а на Фейсбуке какие-то ребята пишут такие эссе, где видно, что у них очень тонкое понимание актуальных вещей. И главный вопрос даже не в этом. Когда вообще школьное образование стало обязательным в Европе? Какие-то сто лет назад? Да, все меняется. Люди не будут писать от руки, может быть, но глупее от этого они не станут.

Мир поменялся с изобретением фотографии, когда появилась возможность технической визуальной «записи» происходящего. Мир изменился с появлением интернета. Трудно сказать, сколько людей вели дневники, скажем, в 60–70-е, но мне кажется, сейчас пишущих свои блоги — сравнительно больше.

Но при этом я не стараюсь давать какие-то оценки — «хорошо» это или «плохо», я просто смотрю, как мир меняется, это моя тема.

- А что может поменяться в более-менее близком будущем?

Я построил свою карьеру на том, что периодически мне удавалось угадывать темы, которые только-только зарождались, а через 10 лет они были уже чем-то очень «большим». Уже в принципе многое понятно про то, что будет, только неизвестно, в какой именно форме и когда. И совершенно точно я могу сказать, чего не будет — этих «мобил», это совершенно идиотский device, он тяжелый, он вам оттягивает карман, у него маленький экран, на нем сложно смотреть картины, карты… Интерфейс будет совершенно другой. Будет то, что уже показывают в некоторых фильмах — раздвижной экран, некая «газета» с постоянно меняющимся изображением. Я никогда не делал никаких проектов для телефонного интерфейса, потому что знал, что этот этап пройдет. Поэтому никаких этих игрушечных «приложений», apps точно не будет, скорее, мы вернемся к веб-сайтам и настоящему софту типа Photoshop. Будут ли фильмы через 30 лет? Будут, театры будут. Будут ли такие кафе, как это? Будут, но, возможно, там будут продавать и какие-то специальные «наркотики» или что-то впрыскивать вам прямо в мозг. Т.е. по большому счету все останется, но все изменится.

Обложка книги Льва Мановича Software Takes Command (2013)

- Появление социальных медиа было большим и важным сюрпризом. Какого-то подобного поворота больше не предвидится?

Знаете, моя последняя книга — изданная в 2013-м Software Takes Command — это некая история и теория создания культурного software — Photoshop, Safari. Если мы будем интересоваться людьми, которые это создали, мы найдем их статьи конца 60-х годов, где они уже все это видели — интернет, онлайн-библиотеки, лэптопы. Они над этим стали работать, посвятили этому свою жизнь. Т.е. люди осознали, что вот это возможно, и потом стали что-то такое создавать — и все это заняло 40–50 лет. Но что интересно, никто тогда не сумел предсказать социальные сети.

В 20–30-е годы был такой Поль Отле, один из пионеров library science (классификация по теме, metadata и т.д.), который создал библиотеку изображений. У него там было несколько миллионов изображений. И ты мог ему прислать письмо: «Мне нужно такое-то и такое-то изображение». Т.е. image search уже существовал, только он был очень медленный.

- Наверное, та область, где изменения еще грядут, связана с человеческим телом и биологией…

Правильно. Над этими работают сотни тысяч людей — над продлением срока жизни и т.д. Но для меня интересны не конкретные предсказания — потому что тут мы наверняка ошибемся в какой-то конкретной форме, конкретных годах создания. Мне интересны более глубокие процессы. Например, то, что методы, которые раньше применяли компании и производители, стали частью повседневности каждого. Каждый человек стал компанией, каждый человек стал PR и marketing agency. Вы заходите на свой аккаунт в Фейсбуке и смотрите, сколько людей поставило like вашему посту, сколько расшарило, сколько написали комментариев, какие они. И это постепенно приводит к рационализации вашего поведения. Раньше маркетинговые агентства решали — вот эту информацию мы поставим в эту газету тогда-то, а теперь что-то подобное автоматически решает каждый про себя. 10–15 лет назад люди писали блоги, иногда с картинками, иногда без. Теперь люди узнали, что если вы начинаете свой пост в ФБ или в блогах с картинки, у вас вовлеченность аудитории вырастает в пять раз. И вот уже так делают все.

Некая рационализация, аналитика вашего тела, поведения и так далее становится все более доступна и через разнообразные устройства и гаджеты. Понятно, что если все ваши публикации имеют одинаковую и повторяющуюся структуру, это может и разочаровывать. Зато то, что вы следите за каждой принятой или сожженной калорией, пульсом и можете позитивно влиять на ваше здоровье, это плюс. Т.е. я не могу сказать, что все процессы саморационализации — негативны. Мне важен сам факт, что такой процесс происходит, и он, как мне кажется, будет расти в масштабах. Меняется наше физическое и коммуникационное поведение.

- Не возникнет ли в результате какая-то новая волна отказа от контактов с такого рода реальностью, от сбора данных в сети и тому подобного?

Знаете, медиа любят писать про такие сенсационные темы — «Молодые люди больше не пользуются Фейсбуком в США». Но если посмотреть на количество пользователей — оно продолжает расти. В Европе все в Фейсбуке. Т.е. один человек откатился, а сто еще пришли. Так это происходит. Пока. Какого-то особого луддизма я не вижу.

- Т.е. те, кто покидают эти соцсети, это не opinion leaders?

Поймите, если вы — человек активный, если вам интересно, что происходит, если вы хотите, чтобы вас услышало больше людей — зачем вы будете отказываться? Конечно, есть интеллектуалы, которые боятся технологий. Им спокойнее сидеть и пить пиво в темном академическом подвале.

Вообще даже просто в разговорах о таких вещах все меня обычно понимают, кроме академиков-гуманитариев, кроме тех, кто профессионально изучает, что происходит с культурой — они меньше всего осознают, что происходит. Самая моя любимая аудитория — это дизайнеры, программисты, т.е. люди, которые все это профессионально создают. Потому что они не боятся реальности, они понимают, что ее можно изменить. А гуманитарии боятся — им кажется, что абсолютно всем рулят большие компании, они не знают, как залезть на страницу в Википедии, чтобы ее поправить, что может любой школьник.

- С другой стороны, мы живем в ситуации, когда огромный объем культурной информации доступен в любую секунду. Возможно, не всегда официально. Но ты заходишь на какой-то торрент и можешь найти, скажем, всю французскую «новую волну», все эти фильмы.

Все теоретические книжки ХХ века тоже «висят» в сети. В результате получается некий такой глобальный винегрет. Кто-то два года назад учился рисовать бюсты в Академии, а теперь выставляет инсталляцию на биеннале. Есть ощущение, что наша интеллектуальная жизнь иногда очень интересна, но зачастую слишком поверхностна. Если смотреть на художественный мир, то с начала 90-х годов происходит его существенное расширение, связанное с глобализацией. В принципе тот художественный мир, который был построен в 60–70-е (с инсталляциями, первым электронным искусством и т.д.), расширился, может быть, в 10 раз. Но какого-то кардинального качественного изменения это за собой не повлекло. Потому что у молодых художников почти не остается времени как-то развить свои традиции, все это проработать. Поэтому, если вы ездите по биеннале, заходите в разных точках мира в галереи, то замечаете, что повсюду в принципе примерно одно и то же. Всегда есть какие-то талантливые люди, но ведь чего мы в принципиальном смысле ждем от культуры — многообразия.

И с этой точки зрения самое интересное, что происходит в Балтии, — это кухня, потому что вообще в еде сейчас происходит революция, в этой сфере в мировом масштабе не было своего модернизма, существенные вещи стали меняться только лет десять назад. Латышская кухня — это интересно, потому что это инновационно. Скажем, дизайн, который я здесь вижу, можно увидеть и в любом другом большом городе мира, а еда, потому что она использует локальные продукты и традиции, отличается. Avangard-food в Канзасе, Риге и Шанхае будет отличаться. Это еще local.

Но вот в художественном мире с увеличением числа «акторов» в десять или в сто раз многообразие вовсе не увеличилось. Но это мое мнение, а ему доверять нельзя. Поэтому у меня есть желание все это посчитать и проверить.

- В последнее время, кажется, наиболее актуальна тенденция взаимодействия художника с местом, где он выставляется. Т.е. художник не просто берет свое искусство из мастерской и переносит куда-то. Он, возможно, создает что-то специально для выставочного пространства, включает само место в свое высказывание. За счет этого и достигается в некоторой степени локальность…

Да, правильно. С этим связано и понятие artist in residence, превращающее художника во frequent flyer. У меня есть знакомая, которая раньше работала в рекламном агентстве. Там надо было вставать каждое утро, идти на работу. А теперь она художница, и говорит, что за последний год объездила 15 городов. И для нее это главное — возможность путешествовать. Но когда ты приезжаешь в другой город и думаешь, что я тут могу создать за две недели… Конечно, это будет поверхностно.

- Но я имею в виду не обязательно человека, который переезжает в другое место. Он в своем родном городе получает место для выставки и с ним он взаимодействует, включает его в свой проект.

Согласен! Конечно, для того, чтобы что-то сделать, нужно место и время. Я вообще пишу быстро, но чтобы сделать книжку, мне нужно 7–8 лет. Этот испанский шеф-повар Ferran Adrià, который собственно начал всю эту революцию в еде, он же готовил до этого 20 лет, пока не придумал «новую кухню». Я не говорю, что шастанье с места на места в принципе не может принести плоды. Но люди обычно сидят на одном месте лет 20–30, а потом берут и придумывают что-то оригинальное.

- Если ты постоянно меняешь место, то считываешь только поверхностный слой. Это понятно. Но я бы хотел еще вот о чем поговорить. Мне кажется, в начале 90-х появилось очень мощное поколение, которое привнесло с собой массовую электронную музыку, различные новые электронные медиа. Вот, скажем, Раса и Райтис Шмитсы тоже к нему принадлежат. И вы. И оно все еще определяет какие-то вещи, какие-то смыслы.

Я думаю, что Раса и Райтис — вообще aliens, если судить по объему того, что они делают. Я восхищаюсь их энергией и их результатами.

Лев Манович вместе с Ратисом Шмитсом и Расой Шмите на открытии выставки Data Drift в центре современного искусства kim?. Фото: Кристине Мадьяре

- И это все-таки поколение, которое попыталось расширить рамки окружающего мира, создать новую реальность, как бы это пафосно ни звучало. Но если взглянуть на поколение 20–25-летних сейчас…

Они существуют вполне комфортабельно в рамках, которые уже определены. Клуб, галерея, биеннале. Это, конечно, не консюмеризм, но конформизм, по крайней мере, с точки зрения формы.

- Может быть, это потому, что они выросли в мире, который менялся у них на глазах. В Латвии — это был еще и переход из социализма в капитализм и в собственное национальное государство. Может, поэтому их не столько интересуют перемены, сколько возможность немного «притормозить» в своем, удобном для них пространстве? Бороды, велосипеды, правильная еда…

Я приехал в Нью-Йорк в 81 году. Художники тогда обитали и выставлялись в Ист-Виллидж. И вот в первой половине 80-х происходит очень мощный процесс коммерциализации. Ист-Виллидж становится престижным буржуазным районом, видеоарт порождает MTV. Это становится системой. И мне кажется, что просто процесс превращения каких-то движений андерграунда в мейнстрим существенно ускорился. Это с одной стороны. С другой — 30 лет назад вы включали телевизор, слушали радио — это была такая кондовая массовая культура… с такими ведущими в пиджачках. И поэтому была интенция заниматься рэпом, рейвом. Но вот проходит 20–30 лет. У вас есть места на любой вкус, есть Istaba, но есть и Chomsky. У вас есть места, где можно устроить рейв, где для этого все уже налажено. Есть большое предложение альтернативной одежды. Культурная индустрия меняется — нам теперь предлагают огромное разнообразие от кока-колы до самого рафинированного фит-напитка или эксклюзивного крафтового пива.

Наше поколение все это придумывало, потому что все вокруг было такое кондовое и никакое. Я помню, что я ходил по галереям в Нью-Йорке и думал — ну что, неужели я теперь стану рисовать картины, чтобы какой-нибудь богач с сигарой в зубах приезжал со своей блондинкой в Сохо и выбирал? Нет, я пойду в видеоарт. А теперь не надо придумывать, все это стало большой индустрией. Уже есть сто разных life-style, и молодые люди могут себя просто plug-in, и все. Но все равно есть какое-то ощущение маразма, да? Сидят какие-то люди, постят фотографии капучино в Instagram’е. Но можно посмотреть, а насколько отличаются фотографии, которые выкладывают в Сибири, скажем, и в Бруклине.

- Вы же делали отдельный проект про Бруклин. Нет, про...

...Бродвей. On Broadway. Конечно, чтобы сделать что-то серьезное в этом духе, нужно человек двадцать и два года работы, у меня там было три-четыре человека. То, что мы сделали, это все интересно, но это маленький процент того, что я бы на самом деле хотел. Идея там такая — у вас есть Twitter, Facebook, Google Street View и еще 15–20 источников информации, и вы хотите с их помощью изобразить улицу в Риге — как именно это все можно вместе представить. Даже простая карта вам дает информацию — какие тут есть кафе, рестораны, выделенные разными цветами. А мы пытались сделать то же самое, но интерактивно. Zoom in, zoom out.

Анализировать Нью-Йорк сразу в двух местах в Риге в прошлый уик-энд можно было благодаря интерактивной работе Льва Мановича и его коллег «On Broadway», которая экспонировалась и на Data Drift, и на 2-дневной выставке SUPERCONDUCTION. Фото: Вадим Базалий

- Но это карта, которая моделируется, исходя и из активности людей…

Да, из сочетания разного рода данных — где кто живет, какой на конкретной улице средний доход ее обитателей, сколько там останавливается такси, как часто «тегят» это место в социальных сетях и так далее.

- Интересно… Это как-то подводит к мысли, что, может быть, некой альтернативной стратегией в мире, где про тебя «большим компаниям» и всем желающим скоро будет известно все, могло бы быть создание fake-identities, fake-content?

Да и так все fake выдают. Человек всегда включен в процесс self-identification, self-construction. Вы все время отбираете, что ставить из своей жизни онлайн, каким выглядеть. Кто-то блюет или у него был плохой оргазм — он же это не публикует.

Хотя вот прямо сейчас мы обновляем проект о селфи — Selfiecity — делаем апдейт, добавляем снимки из Лондона, чтобы отправить на выставку, которая откроется там в начале декабря. Вчера ночью мы скачивали селфи пользователей из одного из районов в Лондоне. И мы выбирали из них. Я смотрел эти фотографии и не мог пойти спать — так было интересно. Там есть вполне честные повседневные фотографии. Вот Марья Иванна, которая с подругой фотографируется. А с другой стороны, абсолютные fashion shoots. И ты понимаешь, что тут нет бинарной оппозиции. (Переходит на английский.) It’s not fake, it’s not unfake. It’s nor real, it’s not unreal. It’s everything!

http://www.arterritory.com/ru/teksti/intervjju/5152-lev_manovich._vsjo_ostanetsja,_no_vsjo_izmenitsja/